Эстер вытащила из рукава платья носовой платок. Отвернувшись, она высморкалась: "Он же совсем мальчик, ему двадцать три года, что он понимает? А Дэниелу, — напомнила она себе, — двадцать пять. Дэниел на мне женится, конечно, если я попрошу. Но я, ведь его не люблю, совсем, и он меня — тоже. Господи…"
Она глубоко вздохнула. Так и не смотря на Меира, Эстер проговорила: "Доктор Абрахамс мне объяснял…, Если мы не…, не станем мужем и женой…, мы потом сможем развестись".
Меир даже закашлялся. "Вряд ли, дорогая невестка, учитывая, что у нас родится ребенок. Когда, кстати?"
— В январе, — Эстер зарделась и совсем низко опустила голову. "Но ведь вы меня не любите, Меир, и я вас — тоже. Мы сегодня в первый раз увиделись".
— Мои родители, — Меир повел рукой, — в старые времена поженились. Они оба тогда еще в Нью-Йорке жили. Папа с мамой два раза перед свадьбой встречались. У вас, в Старом Свете, думаю, так же было.
— Хуже, — Эстер улыбнулась сквозь слезы. "Мою маму из Франкфурта в Амстердам привезли за три дня до хупы. До этого с отцом они только переписывались".
— Вот видите, — рассудительно заметил Меир, разрезая пирог с миндалем, — значит, все будет хорошо.
Он смотрел на ее руки, что все еще мяли скатерть, на тонкие, с коротко остриженными ногтями пальцы, и, наконец, добавил:
— Вы только не плачьте, Эстер. Не надо, вы же сама акушерка, вы знаете, — это плохо для маленького. Все уладится, я вам обещаю. И потом, — Меир внезапно рассмеялся, — вы готовите гораздо лучше меня, если честно. И я теперь могу не прятать каждый раз бумаги при уборке.
— Вы меня не любите, — упрямо повторила она. "Не надо этого делать, Меир, я уеду, и…"
— И оставите свое дитя у чужих людей? — жестко спросил он. "Эстер, это же ребенок, не надо лишать его матери. И отца, — он почему-то вздохнул.
Часы красного дерева мерно тикали. Она неглубоко, прерывисто дышала. Встряхнув головой, Эстер шепнула: "Спасибо вам".
Меир присел на каменный подоконник. Взглянув на клен за окном, он усмехнулся про себя: "Вот так сразу — и жена, и ребенок, Меир Горовиц. Кто бы мог подумать?"
— Только вы должны мне кое-что обещать, Эстер, и никогда не нарушать это обещание, — его серо-синие глаза внезапно стали твердыми.
— Как клинок, — подумала женщина. "Понятно, почему люди ему доверяют. Вроде бы и юноша, молодой еще, улыбка приятная. Почему бы и не поболтать с ним? А потом он вот таким становится. Хаим же мне говорил, Меир еще до отъезда на Синт-Эстасиус несколько шпионов нашел, из тех, что британцы к патриотам засылали".
— Что? — женщина подняла голову.
— Дэниел не должен ничего узнать, — просто ответил Меир. "И дитя тоже. Это наш ребенок, и так будет всегда. Я буду его отцом, Эстер, и никто другой".
Ставня заскрипела. Он, потянувшись, набросив на нее крючок, пробормотал: "Надо будет тут привести все в порядок, перед отъездом, и дом сдать".
— Но вы, же друг Дэниела, — тихо сказала женщина. "Как вы сможете, после такого…"
Меир пожал плечами. "Одно другого не касается. Вы и наши дети — это моя семья, а Дэниел, как был моим товарищем, так и останется".
— Но ведь если потом этот ребенок…,- Эстер сцепила пальцы, — захочет жениться на дочери Дэниела…, Или выйти замуж…
— Когда захочет, — рассмеялся Меир, — тогда и будем решать.
Она все сидела, не смотря на него, а потом тихо сказала: "Хорошо. Я обещаю, Меир".
— Спасибо за обед, — он поклонился. "Завтра в семь утра я за вами заеду, возьмите саквояж. Раз уж мы женимся, то и переночуем в Филадельфии".
Эстер открыла дверь в тихий, вечерний сад. Меир, подняв голову, улыбнулся: "Скворечник. Это мы с папой и Хаимом делали, мне восемь было, а Хаиму — десять. Вам понравится на Синт-Эстасиусе, Эстер, обещаю. У меня там сад большой, море всегда теплое и до синагоги — двести футов пешком, не то, что здесь. Спокойной ночи".
Он прикоснулся пальцами к мезузе. Эстер, проводив его взглядом, опустившись на ступеньки, закуталась в шаль. Она погладила свой плоский живот: "Вот так, милый. И мать у тебя будет, и отец. Разве же я могла подумать? Да и кто мог?"
Наверху, в листьях клена что-то зашуршало, запел дрозд. Эстер, подперев щеку рукой, сама не зная, почему — улыбнулась.
Филадельфия
В кабинете пахло пылью, старые книги стопками лежали вдоль стен.
— Переезжаем, — рав Гершом развел руками. "Купили участок, на Черри-стрит, с помощью мистера Соломона, и мистера Филипса. Даже мой друг Бенджамин Франклин прислал денег из Парижа, хоть он и не еврей. Однако он всегда нам сочувствовал. Через пару лет уже здание новое закончим, с Божьей помощью, будет не хуже, чем в Чарльстоне. На двести мест. Да вы садитесь, садитесь, — спохватился рав Гершом.
Эстер осторожно опустилась в большое, потертое бархатное кресло: "Господи, как неловко получилось. Кто же знал, что в карете меня так укачает. А как тогда на корабле будет? — она покраснела, исподтишка взглянув на Меира. Тот, улыбаясь, взял бокал вина, и, — Эстер заметила, — подмигнул ей.
— Я этого молодого человека еще с Нью-Йорка знаю, — усмехнулся Гершом, — видите, там британцы сейчас, так мы сюда перебрались. И вас помню, миссис Горовиц, как вы из Чарльстона к нам приехали. Как воспитанница ваша?
— Хорошо, — она невольно рассмеялась, — в Париж отправляется, с мистером Вулфом, а оттуда в Лондон, к дяде своему.
— Ну что ж, — раввин посмотрел на разложенные перед ним бумаги, — такое, конечно, редко кто сейчас делает, все больше вдов освобождают.
— Достойно, — он взглянул на Меира, — очень достойно, мистер Горовиц. Вы погуляйте пока, я ктубу напишу. Все будет очень скромно, разумеется. Раньше считалось, — раввин указал на книги, — что в таком случае и хупы никакой не нужно, достаточно просто вступить в супружеские отношения. Но потом все, же постановили — надо произносить семь благословений. Сейчас еще мистер Филипс подойдет, и ваш коллега, мистер Соломон, — они свидетелями будут. Думали, — на церемонии освобождения, а получилось — что на хупе.
Он задержал Эстер у двери. Наклонившись, раввин шепнул что- то ей на ухо. "Хорошо, — та кивнула головой. Выйдя во двор, она сказала Меиру: "Я быстро, это тут, по соседству".
Ее стан чуть покачивался при ходьбе, простое, темное шерстяное платье колыхалось вокруг тонких щиколоток. Меир, прислонившись к ограде синагоги, вспомнил ее побледневшее лицо: "Пусть…остановят карету, пожалуйста".
Женщина соскочила с подножки. Склонившись над канавой, Эстер махнула рукой: "Не надо…не выходите…"
— Как это не надо, — удивился Меир, принеся ей флягу с водой и салфетки. "Мы с вами вместе едем, вы себя плохо почувствовали, что же мне, — мужчина пожал плечами, — в карете сидеть? Вот так, — он придержал ее за плечи, — теперь подышите, выпейте воды и ложитесь. Я велю ему не гнать".